В системе обязательственного права, как и в любой строго организованной материи, не должно оставаться места для двусмысленности и неопределенности. Каждый договорный тип, каждая юридическая конструкция призвана занимать свое, строго очерченное место, обусловленное ее правовой природой и экономической каузой. Однако развитие хозяйственного оборота, нередко опережающее консервативную законодательную мысль, привносит в правопорядок конструкции, которые с трудом поддаются втискиванию в прокрустово ложе классических институтов. Едва ли не самым ярким примером такого рода в современном российском праве является договор финансовой аренды (лизинга).

Появившись в отечественном правопорядке как заимствованная из англо-американской правовой системы экономическая модель, лизинг до сего дня остается предметом острейших доктринальных споров, а его правовое регулирование — образцом непоследовательности и внутреннего противоречия. Центральная проблема, порождающая весь узел практических коллизий, заключается в фундаментальной неопределенности его юридической природы. Является ли лизинг лишь разновидностью договора аренды, как это формально следует из его местоположения в главе 34 Гражданского кодекса Российской Федерации [1]? Или же его экономическое содержание — финансирование приобретения имущества — заставляет видеть в нем завуалированную кредитную сделку? А, может, перед нами совершенно самостоятельный, особый договорный тип, не сводимый ни к аренде, ни к кредиту, ни к купле-продаже? От ответа на эти вопросы зависит решение множества прикладных задач: от распределения рисков случайной гибели предмета лизинга до судьбы этого имущества в процедуре банкротства одного из участников лизинговой сделки.

Корень проблемы квалификации лизинга следует искать в двойственности его законодательного оформления. С одной стороны, Гражданский кодекс РФ в ст. 665 помещает параграф о финансовой аренде в главу «Аренда». Тем самым законодатель, казалось бы, однозначно указывает на арендную природу данного договора. Его сущностным элементом, согласно этой логике, выступает предоставление имущества во временное владение и пользование за плату. Лизингодатель предстает в этой модели как типичный арендодатель, а лизингополучатель — как арендатор.

Однако даже поверхностный анализ норм самого кодекса, не говоря уже о положениях специального Федерального закона «О финансовой аренде (лизинге)» [2], немедленно разрушает эту стройную, но искусственную картину. Конструкция лизинга принципиально трехсубъектна: в ней всегда присутствует фигура продавца, не являющегося стороной самого договора лизинга, но неразрывно с ним связанного. Лизингодатель, в отличие от классического арендодателя, не просто передает в пользование имеющееся у него имущество; он обязуется приобрести в собственность указанное лизингополучателем имущество у определенного им продавца и предоставить это имущество лизингополучателю (ст. 665 ГК РФ).

Таким образом, кауза договора для лизингодателя состоит не в извлечении выгоды из эксплуатации принадлежащей ему вещи, а в размещении финансовых средств с целью получения инвестиционного дохода в виде лизинговых платежей. Его экономическая функция сродни функции банка, выдающего целевой кредит. Как справедливо отмечалось в цивилистической доктрине, «лизингодатель выполняет... функцию финансирующей организации, а не функцию собственника, сдающего свое имущество внаем» [3, с. 451].

Специальный закон о лизинге еще более усугубляет отход от арендной модели. Он закрепляет нетипичные для аренды положения:

– Переход риска случайной гибели: по общему правилу, риск случайной гибели или порчи арендованного имущества несет арендодатель-собственник (ст. 211 ГК РФ). В лизинге же этот риск переходит к лизингополучателю с момента передачи ему имущества, если иное не предусмотрено договором (п. 1 ст. 669 ГК РФ). Это положение явно сближает статус лизингополучателя со статусом собственника, а не временного пользователя.

– Прямые требования к продавцу: лизингополучатель наделяется правом предъявлять требования, вытекающие из договора купли-продажи, непосредственно продавцу имущества, хотя стороной этого договора он не является (п. 1 ст. 670 ГК РФ). Это установленное законом исключение из принципа относительности обязательственных правоотношений подчеркивает, что лизингополучатель рассматривается как конечный бенефициар всей трехсторонней сделки.

– Право выкупа: хотя и не являющийся обязательным, элемент выкупа предмета лизинга по окончании срока договора является неотъемлемой экономической характеристикой большинства лизинговых сделок. Зачастую выкупная цена носит символический характер, что свидетельствует о том, что стоимость имущества была практически полностью амортизирована в составе лизинговых платежей.

Этот законодательный дуализм, когда формальная юридическая оболочка (аренда) вступает в непримиримое противоречие с экономическим содержанием (инвестирование, финансирование), и порождает основные доктринальные подходы к осмыслению правовой природы лизинга.

В современной российской цивилистике можно выделить три основные концепции, пытающиеся разрешить указанное противоречие.

Арендная концепция. Сторонники данного подхода, апеллируя к прямому указанию законодателя в ГК РФ, рассматривают лизинг как особый вид аренды. Все его специфические черты трактуются ими как специальные нормы, модифицирующие, но не отменяющие общую арендную природу договора. Главным и определяющим признаком, по их мнению, остается передача имущества во временное владение и пользование. Однако такая позиция представляется чрезмерно формальной. Она игнорирует тот факт, что для лизингодателя передача имущества в пользование — не самоцель, а лишь способ возврата вложенных средств и получения прибыли. Воля сторон направлена на более сложный экономический результат, нежели тот, что характерен для обычной аренды. Уподобление финансовой аренды традиционной — это не более чем юридическая фикция, удобная для законодателя, но не отражающая сути явления.

Кредитная концепция (концепция обеспечительной собственности). Данный подход, напротив, акцентирует внимание на финансовой составляющей лизинга. Его сторонники утверждают, что лизинг по своей экономической сути является формой товарного кредита, предоставленного лизингополучателю. Лизинговые платежи рассматриваются как возврат суммы кредита и уплата процентов, а право собственности лизингодателя на предмет лизинга — лишь как способ обеспечения исполнения обязательств лизингополучателя, аналогичный залогу с оставлением вещи у залогодержателя (твердому залогу) или удержанию.

Эта концепция, безусловно, глубже вскрывает экономическую подоплеку лизинга, однако и она уязвима для критики с позиций строгого догматического анализа. Во-первых, объектом кредитного договора являются денежные средства, а не индивидуально-определенная вещь. Во-вторых, правовой режим собственности лизингодателя кардинально отличается от прав залогодержателя. Собственник обладает всей полнотой правомочий (владение, пользование, распоряжение), в то время как залогодержатель имеет лишь ограниченное вещное право — право получить удовлетворение из стоимости заложенного имущества преимущественно перед другими кредиторами. Сведение права собственности к обеспечительной функции размывает фундаментальные устои вещного права, превращая абсолютное право в некий суррогат акцессорного обязательства. Высший Арбитражный Суд РФ в свое время справедливо указывал на недопустимость смешения этих институтов, подчеркивая, что право собственности лизингодателя не может быть квалифицировано как залог [4].

Концепция договора особого рода ( sui generis ). Наиболее взвешенной и адекватно отражающей сложность и уникальность рассматриваемого правоотношения представляется третья концепция. Согласно ей, договор лизинга является самостоятельным, непоименованным в ГК РФ в качестве отдельного типа, договором. Его юридическая конструкция синтезирует в себе элементы различных договорных моделей: купли-продажи (в отношениях между лизингодателем и продавцом), поручения (поскольку лизингодатель действует в интересах и по указанию лизингополучателя при выборе имущества и продавца), аренды (в части предоставления имущества в пользование) и кредита (в части финансовой функции).

Однако этот синтез порождает новое юридическое качество. Кауза договора лизинга не сводится к сумме кауз составляющих его элементов. Она уникальна и состоит в организации сложного имущественного оборота, направленного на содействие лизингополучателю в приобретении необходимых ему средств производства за счет финансового участия лизингодателя. Именно эта комплексная цель и формирует самостоятельную правовую природу лизинга, не позволяя разобрать его на составные части без утраты сущности. Данный подход позволяет объяснить все специфические черты лизинга (трехсторонний характер отношений, особое распределение рисков, прямые требования к продавцу) не как аномальные исключения из правил об аренде, а как органичные и необходимые элементы единой и целостной юридической конструкции.

Доктринальные споры о правовой природе того или иного института отнюдь не являются самоцелью юридической науки. Их конечное предназначение — выработка адекватных и справедливых моделей правового регулирования, обеспечивающих стабильность гражданского оборота. Игнорирование подлинной сущности лизинга и попытка искусственно подчинить его арендным нормам неизбежно порождают клубок практических проблем, наиболее остро проявляющихся в стрессовых для обязательства ситуациях: при его досрочном прекращении и в особенности при банкротстве одной из сторон.

Проблема судьбы предмета лизинга при банкротстве лизингополучателя. Пожалуй, нигде так ярко не проявляется несостоятельность арендной концепции, как в делах о несостоятельности (банкротстве). Если исходить из того, что лизинг — это аренда, а лизингодатель — собственник-арендодатель, то при банкротстве лизингополучателя он, на первый взгляд, вправе истребовать свое имущество из чужого незаконного владения (посредством виндикационного иска) либо заявить требование о возврате вещи в рамках дела о банкротстве, не вступая в реестр кредиторов наравне с прочими. Его право собственности, будучи абсолютным, должно противопоставляться всем третьим лицам, включая конкурсных кредиторов.

Однако такой формально-юридический подход приводит к результатам, глубоко несправедливым по своей экономической сути. К моменту банкротства лизингополучатель, как правило, уже выплатил значительную, если не большую, часть стоимости предмета лизинга. Эта выплаченная часть стоимости представляет собой актив, сформированный за счет средств должника, а, значит, должна входить в состав его конкурсной массы для справедливого распределения между всеми кредиторами. Изъятие лизингодателем всего предмета лизинга, стоимость которого уже частично оплачена должником, означает не что иное, как получение им необоснованного преимущества перед другими кредиторами. Он получает и уплаченные ему ранее лизинговые платежи, и сам актив, стоимость которого может многократно превышать остаток его задолженности.

Осознав это вопиющее противоречие между юридической формой и экономическим содержанием, высшие судебные инстанции были вынуждены пойти по пути, по сути, переквалификации правоотношений. В своем постановлении от 14 марта 2014 г. № 17 Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ [5] занял революционную для правоприменения позицию. Суд указал, что если договор лизинга предусматривает переход права собственности на предмет лизинга к лизингополучателю (так называемый выкупной лизинг), то для целей банкротства его следует рассматривать как сделку, преследующую ту же экономическую цель, что и купля-продажа в кредит, обеспеченная залогом.

В этой парадигме право собственности лизингодателя выполняет лишь обеспечительную функцию. Следовательно, предмет лизинга подлежит включению в конкурсную массу должника-лизингополучателя. Требование же лизингодателя в размере невнесенных лизинговых платежей (за вычетом той их части, что составляет плату за финансирование) подлежит удовлетворению как требование залогового кредитора, то есть преимущественно за счет средств, вырученных от продажи предмета лизинга. Такой подход, хотя и вступающий в определенное противоречие с буквой Гражданского кодекса, является единственно верным с точки зрения защиты интересов всего сообщества кредиторов и соответствует подлинной экономической каузе лизинговой сделки. Судебная практика, таким образом, была вынуждена исправлять дефекты законодательного регулирования, фактически признав кредитную, а не арендную природу выкупного лизинга.

Проблема определения сальдо взаимных предоставлений при досрочном расторжении договора. Другой комплекс проблем возникает при досрочном расторжении договора лизинга по вине лизингополучателя (например, ввиду просрочки внесения платежей). Формальное применение норм об аренде и общих положений об ответственности за нарушение обязательств (ст. 15, 393 ГК РФ) нередко приводило к тому, что суды взыскивали с лизингополучателя не только просроченную задолженность, но и всю сумму будущих, еще не наступивших, лизинговых платежей в качестве упущенной выгоды. При этом изъятый у должника предмет лизинга оставался у лизингодателя.

Подобный результат очевидно ведет к неосновательному обогащению лизинговой компании. Она получает и полную сумму финансирования с процентами, и сам актив, который может быть реализован или повторно сдан в лизинг. Высшие судебные инстанции и здесь были вынуждены выработать специальный механизм для восстановления баланса интересов сторон. Была сформулирована концепция «сальдо встречных обязательств» [6]. Ее суть заключается в том, что при расторжении договора его стороны должны вернуть друг другу все исполненное (либо возместить его стоимость), а также возместить убытки. Финансовый результат расторжения договора определяется путем сопоставления взаимных предоставлений: суммы, уплаченной лизингополучателем (аванс, лизинговые платежи), и суммы, предоставленной лизингодателем (стоимость приобретения предмета лизинга, расходы на его содержание), с учетом стоимости возвращенного лизингодателю предмета лизинга.

Если итоговое сальдо складывается в пользу лизингополучателя (то есть он уплатил больше, чем составила стоимость финансирования и износ предмета лизинга), разница подлежит возврату ему. Если же сальдо в пользу лизингодателя, он вправе требовать с лизингополучателя соответствующую сумму. Этот механизм по своей сути также является отказом от арендной модели в пользу модели финансирования. Он не рассматривает лизинговые платежи как простую плату за пользование, а трактует их как возврат предоставленного финансирования, требуя при прекращении отношений произвести окончательный расчет, как это было бы при досрочном погашении кредита.

Проведенный анализ со всей очевидностью демонстрирует, что квалификация договора финансовой аренды (лизинга) как разновидности аренды является юридико-технической ошибкой, допущенной при кодификации гражданского законодательства. Эта ошибка порождает системное противоречие между правовой формой и экономическим содержанием, которое судебная практика вынуждена преодолевать путем создания специальных, по сути преторских, конструкций, корректирующих дефектные законоположения.

Наиболее адекватной доктринальной концепцией, отражающей уникальную природу лизинга, является концепция договора особого рода, основной каузой которого выступает не предоставление имущества в пользование, а осуществление инвестиционной деятельности в форме финансирования приобретения основных средств.

В порядке de lege ferenda представляется назревшей необходимость кардинального пересмотра законодательного подхода к регулированию лизинговых отношений. Наиболее последовательным шагом стало бы исключение параграфа 6 из главы 34 Гражданского кодекса РФ и выделение для договора финансовой аренды (лизинга) самостоятельной главы, возможно, в рамках раздела IV Кодекса, посвященного отдельным видам обязательств. Такое законодательное решение позволило бы привести юридическую форму в соответствие с действительным экономическим содержанием, устранить внутренние противоречия в правовом регулировании и закрепить на законодательном уровне те справедливые и экономически обоснованные подходы к разрешению споров, которые сегодня с таким трудом вырабатываются судебной практикой. Лишь тогда этот важнейший для экономики инструмент получит адекватное его природе правовое облачение, необходимое для стабильности и предсказуемости гражданского оборота.

Литература:

1. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть вторая) от 26.01.1996 № 14-ФЗ // СПС КонсультантПлюс.
2. Федеральный закон от 29.10.1998 № 164-ФЗ «О финансовой аренде (лизинге)» // СПС КонсультантПлюс.
3. Гражданское право : учебник: в 4 т. Т. 3: Обязательственное право / отв. ред. Е. А. Суханов. — М., 2008.
4. Информационное письмо Президиума ВАС РФ от 15.01.1998 № 26 «Обзор практики рассмотрения споров, связанных с применением арбитражными судами норм Гражданского кодекса Российской Федерации о залоге» // СПС КонсультантПлюс.
5. Постановление Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 № 17 «Об отдельных вопросах, связанных с договором выкупного лизинга» // СПС КонсультантПлюс.
6. Постановление Президиума ВАС РФ от 12.07.2011 № 17389/10 // СПС КонсультантПлюс.