В настоящей статье автором актуализируется такой источник организационно-правового регулирования правозащитной деятельности как прецедент. Несмотря на его формальное отсутствие в российской системе источников права, предлагается обязательное включение в неё прецедента (включая как акты правоприменения, так и акты официального толкования), исходя из значения, масштабов и характера внедрения соответствующих судебных органов в нормотворчество в сфере регулирования основ адвокатской деятельности.

Ключевые слова: адвокатская деятельность, правозащитная деятельность, правовые основы, правоприменительная практика, толкование права, прецедент

Институт адвокатуры на сегодняшний день является одним из фундаментальных элементов правозащитного механизма, однако, к сожалению, организационно-правовые основы регулирования различных аспектов адвокатской деятельности остаются несовершенными, а сложившаяся практика применения отдельных норм представляется малоэффективной. В этой связи особо актуальным видится выделение некоторых наиболее явно выраженных проблем, требующих разрешения. Формат публикации не позволяет осветить все проблемы (или даже большую их часть), однако обозначить, по крайней мере, несколько очевидных пробелов в правовом регулировании адвокатской деятельности видится возможным.

Первая проблема, на которую хотелось бы обратить внимание, носит фундаментальный характер, поскольку связана с отсутствием должной проработки понятийно-терминологических основ регулирования общественных отношений, связанных с реализацией адвокатской деятельности на территории РФ. Особенность актуального нормативного регулирования в том, что в Федеральном законе от 31 мая 2002 г. № 63-Ф3 «Об адвокатуре и адвокатской деятельности» [15] и в иных смежных актах (в частности, ведомственного характера), касающихся адвокатской деятельности законодатель активно оперирует понятием «о квалифицированной юридической помощи», право на которую для граждан является базовым и неотъемлемым в связи с прямым закреплением в ст. 48 Конституции РФ [7]. При этом в настоящее время данное понятие не находит своего отражения ни в одном из действующих нормативных актов, в связи с чем непонятно, что именно законодатель под ней подразумевает и как его следует интерпретировать на уровне практического правоприменения. По факту, декларируя соответствующее конституционно-гарантируемое право, государство не установило критерии, в силу которых оказываемая гражданам правовая помощь может признаваться квалифицированной, что ставит под вопрос базовые принципы её оказания, формируя глубокую концептуальную проблему адвокатской деятельности на самом фундаментальном уровне.

Из отсутствия нормативно-закреплённой дефиниции закономерно вытекает и отсутствие чётких и однозначных признаков и критериев дифференциации квалифицированной и неквалифицированной юридической помощи, что, в свою очередь, ставит вопрос об основаниях разграничения адвокатской деятельности от деятельности иных профессиональных юристов, оказывающих населению юридические услуги на коммерческой основе (наличие статуса «адвоката» в данном контексте не может служить весомым аргументом, поскольку это критерий исключительно формально-организационный и с сущностной точки зрения он не проясняет отличительных признаков квалифицированной юридической помощи). Однако, учитывая положения отраслевого кодифицированного законодательства (в частности, ч. 2 ст. 49 ГПК РФ [4], ч. 3 ст. 59 АПК РФ [3] и др.), можно сделать вывод, что различие между простой и квалифицированной юридической помощью всё же имеет место. Так, например, в ч. 2 и 3 ст. 49 ГПК РФ законодатель прямо отделяет адвокатов и иных лиц, оказывающих юридическую помощь, предъявляя при этом относительно последней требование в виде обязательного высшего образования по специальности или наличие учёной степени. Примечателен тот факт, что в ч. 1 ст. 9 Федерального закона от 31 мая 2002 г. № 63-Ф3 «Об адвокатуре и адвокатской деятельности» к адвокатам при приобретении ими соответствующего статуса предъявляются в целом аналогичные требования. Но отсутствие понятия квалифицированной юридической помощи и критериев её отграничения от оказания соответствующих услуг на профессиональной основе в ином формате не позволяет, в частности, дать однозначный ответ на вопрос о допустимости учитывать в качестве наличия высшего юридического образования окончание лицом магистратуры или аспирантуры (адъюнктуры) по юридической специальности при условии получения высшего образования по иному профилю.

Данный вопрос актуален ещё и потому, что прямых ограничений на это Федеральный закон от 29.12.2012 г. № 273-ФЗ «Об образовании в Российской Федерации» [14] не устанавливает. А отсутствие прямого запрета при отсутствии исключений или условий, в которых он должен проявляться казуистически, на практике может порождать ситуации, в которых представление интересов правовых клиента может осуществляться лицом, которое вообще не имеет специальных, профильных познаний в области прикладной юриспруденции (скажем, лицо могло окончить бакалавриат по естественно-научному направлению, а в магистратуре отучиться по профилю международное или, например, космическое право и т. п., что свидетельствует о его полном отрыве от реалий отраслевого судопроизводства). Справедливости ради необходимо отметить, что в определённых случаях такая возможность даже предпочтительна, поскольку специфика конкретного казуса может располагать (и даже требовать) вовлечения участников процесса в узкопрофильные особенности функционирования какой-либо определённой области в большей степени, чем погружение в право. В. В. Россиев в этом смысле приводит примеры споров, связанных с качеством оказания медицинской помощи, защитой исключительных прав на объекты интеллектуальной собственности и др. [12]. Однако данный аспект, так или иначе, крайне ситуативен и, скорее, сопряжён с риском оказания некачественных юридических услуг доверителю. С другой стороны, Конституционный Суд РФ в Постановлении № 37-П от 16.07.2020 г. [10] уже фактически санкционировал произвольно складывавшуюся практику обхода установленных ограничений, связанных с образовательным ценза представителя.

Очевидно, что не может рассматриваться в качестве основополагающего критерия квалифицированности оказанной юридической помощи заранее обещанный определённый результат, поскольку, как справедливо подчёркивает Н. З. Гурбанова, «исход дела зависит от множества факторов, например, от действий другой стороны в споре, субъективных убеждений судьи, поведения самого представляемого лица» [6]. На то, что представление доверителя о возможности адвоката добиться для него конкретного (желаемого) результата исключительно посредством имеющихся знаний и профессионального опыта, является ошибочным, небезосновательно указывают и другие авторы [9]. Но в положениях действующего законодательства подтверждение прецедента пока не отражено, поэтому данный вопрос, полагаем, требует скорейшего урегулирования.

Вторая проблема, которую хотелось бы вынести на рассмотрение в рамках настоящей публикации, носит комплексный характер и предполагает актуализацию особого контекста реализации адвокатской деятельности, а именно в рамках уголовного судопроизводства.

Прежде всего, здесь хотелось бы выделить проблему подрыва принципа состязательности процесса, которая носит латентный характер и в первом приближении не является очевидной, однако при внимательном системном анализе отдельных положений УПК РФ [13] её наличие перестаёт вызывать сомнения. На неё справедливо указывают и некоторые авторы [2]. В наиболее общем виде можно обозначить несколько аспектов её проявления:

— во-первых, неявный перекос в объёмах процессуально-правовых статусов адвоката-защитника и следователя (дознавателя), представляющего стороны государственного обвинения. Дело в том, что последняя в рамках осуществления функции уголовного преследования наделена сравнительно большим объёмом процессуальных правомочий, чем сторона защиты в целом и адвокат, как её основной процессуальный представитель, в частности. Это прямо следует из анализа положений, предусмотренных ст. 38–41 и 49 УПК РФ. Так, например, следователь при формировании доказательственной базы обвинения имеет право назначать и производить следственные и иные организационные действия, результатом которых может стать получение сведений, сразу же являющихся доказательствами по делу при условии их соответствия критерию допустимости (ст. 75 УПК РФ), тогда как сведения, собранные адвокатом-защитником, по вполне понятным причинам допустимыми «по умолчанию» быть признаны не могут. Это вполне логично, поскольку УПК РФ не регламентирует процессуальный порядок их получения, в связи с чем всегда есть риск недобросовестных действий и злоупотреблений со стороны адвокатов. При этом вопрос о допустимости протоколов следственных действий (и полученных по их результатам доказательств, впоследствии положенных в основу обвинения) решается в рамках ведомственного или прокурорского контроля, тогда как вопрос о возможности приобщения к уголовному делу сведений, собранных адвокатом-защитников, решает непосредственно следователь — представитель противоположной стороны обвинения, очевидно, не заинтересованной в подрыве результатов собственной процессуальной деятельности, в связи с чем для адвоката-защитника, занимающего активной процессуальной деятельности, связанной с собиранием доказательств невиновности доверителя в рамках принципа состязательности, всегда актуальна угроза отказа следователя в приобщении полученных данных к материалам уголовного дела, которая формально не нарушает право адвоката-защитника, предусмотренное п. 1–3 ч. 3 ст. 6 Федерального закона от 31 мая 2002 г. № 63-Ф3 «Об адвокатуре и адвокатской деятельности», но при этом, очевидно, затрудняет оказание квалифицированной юридической помощи и актуализирует проблему обвинительного уклона уголовного судопроизводства;

— во-вторых, неравноценность процессуально-правовых статусов сторон обвинения и защиты в уголовном судопроизводстве была наглядна подчёркнута и Верховным Судом РФ в 2015 г. в Постановлении от 30.06.2015 г. № 29 «О практике применения судами законодательства, обеспечивающего право на защиту в уголовном судопроизводстве» [11] ввёл в оборот специальное понятие «злоупотребления правом на защиту», однако отнёс его исключительно к деятельности адвоката-защитника, хотя видится очевидным, что и сторона обвинения при осуществлении уголовного преследования может предоставленными ей процессуальными правами также злоупотреблять (что нередко и происходит на практике, например, незаконные применения к подозреваемым и обвиняемым лицам меры пресечения в виде заключения под стражу при отсутствии к тому достаточных оснований, производство следственных действий, нарушающих конституционные права граждан без предварительного получения на то судебного разрешения в условиях, когда это не было необходимо, а ситуация не являлась безотлагательной и т. п.). На данное несоответствие, подрывающее принцип состязательности уголовного процесса, уже давно обращалось внимание в российской доктрине [5], однако в настоящее время ситуация в данной части остаётся неизменной.

Обозначив существо наиболее актуальных проблем регулирования организационных основ адвокатской деятельности, видим необходимым тезисно сформулировать наиболее, на наш взгляд, оптимальные направления их разрешения.

Понятие, конкретные цензы и критерии квалифицированности юридической помощи, а также признаки её отграничения от иных смежных видов юридической деятельности профессиональных участников соответствующего сегмента рынка, на наш взгляд, должны быть отражены в специальном нормативном акте (Федеральном законе или Постановлении Правительства РФ) с модельным названием «Об общих принципах оказания гражданам юридической помощи и её видах». Это предложение в данном контексте видится более чем уместным, поскольку понятие квалифицированной юридической помощи не является узко-институциональным и используется не только в Федеральном законе от 31.05.2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатуре и адвокатской деятельности», поэтому локальная фрагментация средствами юридической техники образовавшуюся проблему явно не решит. Необходима именно фундаментальная концептуализация понятийно-теоретических основ с её последующим нормативным закреплением в рамках системного акта, в котором сосредоточены все наиболее важные и принципиальные аспекты общественных отношений, возникающих в связи с организацией оказания гражданам квалифицированной и иных видов юридической помощи.

Проблема неравноценных процессуально-правовых статусов адвоката-защитника и следователя (дознавателя) должна быть решена посредством внесения изменений в ст. 38, 41 и 49 УПК РФ в части наделения адвоката правом на производство адвокатского расследования с целью наиболее полной реализации права подозреваемого или обвиняемого на защиту и проработкой организационно-правовых основ данного института. В данном контексте принципиальным является учёт ряда следующих обстоятельств:

— порядок получения адвокатом доказательств не должен быть поставлен в прямую зависимость от процессуального решения должностного лица, ведущего производство по уголовному делу;

— в положениях УПК РФ должна быть по аналогии со следственными действиями закреплена возможность отнесения сведений, собранных адвокатом-защитником в рамках производства адвокатского расследования, к допустимым доказательствам при условии соблюдения ст. 74–84 УПК РФ (с возложением обязанности соблюдения УПК РФ в части требования допустимости при сборе соответствующих материалов на самого адвоката, в частности, закреплением дополнительной формы ответственности в случае нарушения);

— уравнивание процессуальных статусов адвоката-защитника и следователя посредством экстраполяции такого процессуального нарушения как злоупотребления предоставленным законом правом исключительно с защитников (как это предусмотрено в настоящее время), в том числе и на сторону обвинения, что позволит обеспечить более полные условия для реализации принципа состязательности уголовного судопроизводства.

Литература:

1. Адвокатская газета. Институт «злоупотребление правом» в уголовном процессе как фактор нарушения права на защиту: понятие «злоупотребление правом на защиту» необходимо исключить из уголовного судопроизводства. URL: https://clck.ru/3Ldiw4 (дата обращения: 23.04.2025).
2. Алиева Г. Ш., Лошкарев А. В. Актуальные проблемы института адвокатуры в Российской Федерации // Международный журнал гуманитарных и естественных наук. 2021. № 3–1. С. 85–87.
3. Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации от 24.07.2002 г. № 95-ФЗ (в ред. от 01.05.2025) // Собрание законодательства РФ. 2002. № 30. Ст. 3012; 2025. № 8. Ст. 48 (Часть I).
4. Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации от 14.11.2002 г. № 138-ФЗ (в ред. от 01.04.2025) // Собрание законодательства РФ. 2002. № 46. Ст. 4532; 2025. № 5. Ст. 48 (Часть I).
5. Гаджирамазанова П. К., Гусейнова М. К. Злоупотребление правом на защиту в уголовном судопроизводстве // Закон и право. 2022. № 1. С. 157–159.
6. Гурбанова Н. Х., Распопин С. В., Юртаев Н. С., Бардокин Д. А. Актуальные вопросы квалифицированной юридической помощи на постсоветском пространстве // Вестник Кемеровского государственного университета. Серия: Гуманитарные и общественные науки. 2020. № 3 (15). С. 257–269.
7. Конституция РФ: принята всенародным голосование 12 декабря 1993 года // Российская газета. 1993. 12 дек.; Собрание законодательства РФ. 2022. № 41. Ст. 6933.
8. Любовенко Е. С. Конституционное право на получение квалифицированной юридической помощи и механизм его гарантирования (российский и зарубежный опыт): автореф.... дис. канд. юрид. наук. М., 2008. С. 10.
9. Манафов А. Г. Конституционное право граждан на квалифицированную юридическую помощь в Российской Федерации: дис.... канд. юрид. наук. М., 2002. С. 44.
10. Постановление Конституционного Суда РФ от 16.07.2020 г. № 37-П «По делу о проверке конституционности части 3 статьи 59, части 4 статьи 61 и части 4 статьи 63 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой общества с ограниченной ответственностью «Александра» и гражданина К. В. Бударина» // Российская газета. 2020. 24 июля.
11. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 30.06.2015 г. № 29 «О практике применения судами законодательства, обеспечивающего право на защиту в уголовном судопроизводстве» // Российская газета. 2015. 10 июля.
12. Россиев В. В. Цензы для лиц, оказывающих квалифицированную юридическую помощь // Вестник Кемеровского государственного университета. Серия: Гуманитарные и общественные науки. 2020. № 2 (14). С. 168–176.
13. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 г. № 174-ФЗ (в ред. от 28.02.2025) // Собрание законодательства РФ. 2001. № 52. Ст. 4921; 2025. № 4. Ст. 53 (Часть I).
14. Федеральный закон от 29.12.2012 г. № 273-ФЗ «Об образовании в Российской Федерации» (в ред. от 28.02.2025) // Собрание законодательства РФ. 2012. № 53. Ст. 7598 (Часть I); 2025. № 1. Ст. 66 (Часть I).
15. Федеральный закон от 31.05.2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» (в ред. от 22.04.2024) // Собрание законодательства РФ. 2002. № 23. Ст. 2102; 2024. № 31. Ст. 5809 (Часть III).