Комплекс советско-германских отношений 1939–1941 гг. сегодня больше, чем какой либо другой сюжет мировой истории, привлекает к себе самое пристальное внимание. Историки продолжают объяснять, как два ранее непримиримых режима добились улучшения своих политических отношений, как так получилось, что два правительства сошлись на подписании пакта нападении, секретных протоколов к нему и, наконец, даже договора «О дружбе и границе». Истоки такого поворота следует искать в трехсторонних советско-англо-французских переговорах весны и лета 1939 г. О таких контактах уже написано немало работ, главным образом, советских. Но, несмотря на проделанный исследователями труд, многие вопросы сегодня все еще остаются неизученными до конца, в частности, все, что касается советской формулы «косвенной агрессии». Данная статья рассказывает о том, в чем заключалось ее содержание и какова ее роль в неудаче трехсторонних переговоров.

3 апреля 1939 г. Гитлер впервые заговорил о своем намерении разгромить Польшу. 11 апреля он утвердил план польской операции (директиву «Weiss»). Европа вплотную приблизилась к началу Второй мировой войны. 13 апреля английское и французское правительства выступили с гарантиями польских и румынских границ. 14 апреля Англия запросила Москву, чем она сможет помочь Польше и Румынии. 16 апреля Франция предложила СССР обменяться письмами о взаимной поддержке в случае немецкой агрессии на основе двустороннего договора о взаимной помощи 1935 года» [1, с. 369–371]. Со своей стороны Москва внесла свое предложение об оформлении взаимопомощи, к которому могли бы присоединиться Финляндия, Польша, Эстония, Латвия и Румыния [2, с. 225]. 8 мая английское правительство ответило, что «пока еще не созрело время для такого серьезного договора». Вместо этого оно предложило договор, в соответствии с которым Советский Союз был бы обязан прийти на помощь Англии и Франции в случае германского нападения на Польшу, Румынию или Бельгию, но при этом западные союзники не помогали бы СССР, если бы произошло нападение вермахта на балтийские республики [3, с. 123]. Правительство Н. Чемберлена настаивало на варианте соглашения, из которого следовало, что если союзники окажутся втянутыми в военные действия во исполнении принятых обязательств, советская сторона осуществит немедленную помощь «в случае выраженного желания в такой помощи, таким образом, и на таких условиях, как об этом будет достигнута договоренность» [4, с. 254]. Английский историк А. Тейлор назвал это предложение «концепцией крана»: «Советская помощь включалась и выключалась по воле английского кабинета министров, но только не советского правительства» [5, с. 213]. Получалось, что в случае немецкой агрессии СССР должен был прийти на помощь Польши, Румынии и Бельгии, но Англия и Франция отказывались помогать Советскому Союзу, если бы Германия захватила прибалтийские государства. Такой отказ открывал реальный путь для немецкой агрессии на восток, в сторону советских границ [5, с. 214]. Москва в таких условиях, тем не менее, не оставила своих попыток добиться согласия с западом. Серьезным испытанием для продолжившихся контактов явилась советская формула «косвенной агрессии». Ее первый набросок возник 28 марта, когда нарком иностранных дел СССР М. М. Литвинов заявил посланнику Латвии в Москве А. Коцыню о заинтересованности своего правительства в сохранении независимости прибалтийских республик и подчеркнул готовность Советского Союза на деле доказать свою заинтересованность [6, с. 123].

В начале апреля советская сторона выразила свое согласие оказать западным соседям необходимую помощь в случае, если «указанное государство (Прибалтики, Финляндия, Польша, Венгрия, Турция или Румыния) согласится под угрозой силы со стороны какой-либо другой державы или без такой угрозы, но которое повлечет за собой утрату этим государством независимости или нарушение его нейтралитета [4, с. 184]. Суть формулы трактовалась достаточно широко: как возможный государственный переворот или просто как поворот в политике в пользу очевидного агрессора. Трактовка вызвала недовольство тех, кому обещалась помощь. Хельсинки назвал советские предложения «прямым поводом к агрессии», Таллин — неприкрытым намеком на «превентивную агрессию», а Каунас — на «превентивную оккупацию» [6, с. 137, 143, 147; 8, с. 178]. Английские министры разделяли мнение балтийских коллег, утверждая о том, что, что «определение формулы предоставляет широкие возможности для оспаривания значения ее каждого слова» [9, s. 87]. «Если бы мы захотели быть циничными, — заявил британский министр торговли, то мы могли бы спокойно принять формулу, понимая, что если возникнет перспектива ее применения, то мы сможем разойтись с русскими в толковании ее условий» [9, s. 93]. Некоторые из английских министров, считаясь с возможностью германо-советского сближения, требовали выработать компромисс, в соответствии с которым советское правительство осуществит немедленную помощь, в случае выраженного желания в такой помощи, таким образом и на таких условиях, как об этом будет достигнута договоренность» [7, с. 25; 9 s. 93]. Напрасно. 27 мая Англия и Франция вручили Москве свой вариант соглашения, который предусматривал не реальные действия, а всего лишь консультации сторон в случае угрозы агрессии, при этом оказание помощи ставилось в зависимость от согласия самой жертвы [11, с. 57].

2 июня Советский Союз повторил свою заинтересованность в распространении гарантий на балтийских соседей, но она была немедленно отклонена английским и французским правительствами [11, с. 63]. 15 июня союзники предложили ограничить свои переговоры обещанием начать трехсторонние консультации в случае одной лишь очевидной угрозы Латвии, Эстонии, Финляндии, Голландии и Швейцарии [2, с. 334; 10, с. 87, 123, 245]. Однако 16 июня СССР вновь решительно потребовал распространения гарантий на Прибалтику. 22 июня Франция, поддавшись советской настойчивости, предложила Англии включить балтийские лимитрофы в список тех государств, на которые должны были распространиться гарантии целостности границ [8, с. 199–200]. 28 июня советское руководство повторило свои предложения, получив очередное одобрение французского кабинета министров. В результате 1 июля западные союзники, наконец, выразили готовность распространить гарантии на Прибалтику [8, с. 212; 10, с. 87, 123, 245]. Однако вопрос о «косвенной агрессии» в данном случае был обойден молчанием, западные союзники выражали готовность сойтись на «прямой» агрессии. 1 июля советская сторона в очередной раз повторила, чтобы участники переговоров общими усилиями выступили для борьбы с фашизмом в случае «косвенной агрессии» [2, с. 337–338]. Однако и это предложение было проигнорировано.

3 июля Москва вновь с удивительным, но пугающим союзников упорством, напомнила свое требование [1, с. 383; 2, с. 341–343; 8, с. 215–216]. 10 июля НКИД СССР выступил с протестом по поводу затягивания переговоров. Четыре дня спустя последовало очередное предложение [1, с. 387; 2, с. 348; 8, с. 216]. Бесполезно. Тем не менее 23 июля советское руководство высказалось за проведение трехсторонних переговоров о заключении трехсторонней военной конвенции. 27 июля стороны оговорили условия для проведения переговоров на уровне военных штабов с целью ее согласования. Будущее соглашение должно было определить, сколько вооруженных сил обязана будет выставить каждая сторона для борьбы с агрессором [11, с. 87, 89–93; 12, с. 191]. Переговоры представителей союзнических генеральных штабов с советскими коллегами продолжались с 14 по 21 августа. В качестве основного условия подписания военной конвенции сталинское руководство выдвинуло требование пропуска советских частей по балтийскому, польскому (галицийскому и виленскому) и румынскому (буковинскому) коридорам. 7 пункт сценария переговоров гласил: «Если выяснится, что свободный пропуск советских войск является исключенным, следует заявить, что без этого условия соглашение невозможно, т. к. без свободного пропуска советских войск по указанным коридорам борьба с агрессией в любом ее варианте с самого начала обречена на провал. Мы, поэтому участвовать в предприятии, заранее обреченном на провал, не намерены» [2, с. 387; 4, с. 389]. Западные миссии стремились убедить советских коллег в необходимости выступить для борьбы с агрессором, даже не имея реальной возможности нанести по нему свой удар. Они твердили, что если «вермахт нападет на восточных соседей, то те будут умолять русских оказать им скорейшую военную помощь» [9, s. 143]. Москва отклонила предложение союзников [2, с. 398–402; 10, с. 98–100; 11, с. 95]. Контакты сторон закончились неудачей. Кремлевское руководство задумалось о кардинальном улучшении своих отношений с гитлеровским правительством.

Насколько искренне была советская сторона в согласовании «косвенной агрессии» неизвестно, политика, как известно, — это «искусство возможного». Осмелимся, тем не менее, предположить, что формула явилась, «лакмусовой бумагой», т. е. проверкой запада на прочность. Военные переговоры сторон послужили «ширмой», за которой каждый участник старался добиться для себя максимальных преимуществ за нейтралитет в близившейся германо-польской войне. Англичане, пытались выдать советскую формулу «косвенной агрессии» за «троянский сюрприз». Но это были всего лишь отговорки, причем шитые белыми нитками: контакты с советскими коллегами, в том числе и по определению «косвенной агрессии», служили удобным поводом для достижения с нацистским руководством очередного мюнхенского соглашения, которое бы позволило союзникам остаться в стороне от европейской войны, столкнув ненавистный им большевизм с не менее неприятным для них гитлеризмом. 3 августа британский кабинет министров уведомил немецких коллег о своем согласии оформить с ними многообещающий двусторонний договор о ненападении и невмешательстве. «Германия, — значилось в предложении, — обещает не вмешиваться в дела Британской империи, а та, со своей стороны, обещает полностью уважать германские политические интересы в Восточной и Юго-Восточной Европе» [2, с. 125, 127, 202–203]. 9 и 10 августа английское правительство повторило, что «проведение двусторонних переговоров сможет разрядить сложившуюся напряженность: «Британское правительство имеет живейшее желание, чтобы это время наступило, и тогда оно пойдет очень далеко для достижения этой цели» [8, с. 228, 234]. 12 и 14 августа со стороны Лондона последовали очередные предложения, касавшееся разграничения германских и английских интересов. Форрин-офис соглашался не вмешиваться в германо-польские отношения при условии уважения рейхом его экономических интересов в балканском регионе [1, с. 302–303, 305–306].

Сталинское руководство не доверяло ни английскому, ни французскому, так же, как оно не доверяло привыкшему всех обманывать германскому правительству. В Кремле не знали о содержании английских предложений, но догадывалось. На примере «косвенной агрессии», кремлевское правительство, с одной стороны, прощупывало далеко идущие намерения партнеров в заигрывании с гитлеровским правительством, а с другой — недвусмысленно намекало на свои не менее далеко идущие интересы в переустройстве европейского континента. Выдвинутая им формула показывала, на каких условиях советская сторона готова была объединиться с демократической с (англо-французской) или фашистской (германо-итальянской) коалицией. Все зависело от того, кто был готов смириться с советским доминированием на Балтике. Лондон и Париж не проявили интереса к советским требованиям, свою заинтересованность обнаружило гитлеровское правительство: приближалась польская кампания, и нацистской верхушке на востоке был крайне необходим нейтралитет советского «колосса».

Литература:

1.         Год кризиса 1938–1939. Документы и материалы: в 2 кн. М., 1990. Кн. 1.

2.         Документы внешней политики СССР: в 23 т. — М., 1990. Т. 22. Кн. 1 (1 января — 31 декабря 1939 г.).

3.         Емельянов, Ю. П. Прибалтика. Почему они не любят Бронзового солдата? / Ю. П. Емельянов. — М., 2007.

4.         Дипломатические документы кануна и начала Второй мировой войны. — М., 1981.

5.         Каспаравичюс, А. Дипломатическая реакция Прибалтийских республик на пакт Риббентропа-Молотова. / А. Каспаравичюс. // Международный кризис 1939–1941 гг.: от советско-германских договоров 1939 года до нападения гитлеровской Германии на СССР. — М., 2006.

6.         Полпреды сообщают. Сборник документов и материалов об отношениях Советского Союза с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 — август 1940 года. — М., 1990.

7.         Панкрашова, М. Англо-франко-советские переговоры 1939 года. / М. Панкрашова. // Международная жизнь. — 1989. № 12.

8.         СССР и Литва в годы Второй мировой войны. СССР и Литовская республика (март 1939 — август 1940 года). Документы и материалы: в 2 т. — Vilnius, 2006: Т. 1.

9.         Dallin, A. The Baltic States between Nazi Germany and Soviet Russia. / A. Dallin. // The Baltic States in Peace and War. — London, 1998.

10.     Семиряга, М. И. Тайны сталинской дипломатии. 1939–1941 гг. / М. И. Семиряга. — М., 1991.

11.     Овсяный, И. М. Последние недели мира / И. М. Овсяный. — М., 1981.

12.     Мельтюхов, М. И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. / М. И. Мельтюхов. — М., 2001.