Вера Александровна Меркурьева — русский поэт Серебряного века. О её жизни известно немного. Она принадлежала к литературным кругам начала XX века, но не получила широкой известности, по сравнению с другими поэтами того времени. Творчество Веры Меркурьевой отличается лиричностью, вниманием к деталям повседневной жизни и философским осмыслением ее. При жизни вышел только один сборник переводов ее стихов в 1937 году, а ее поэтическое наследие было опубликовано впервые только в 2007 году. Михаил Леонович Гаспаров написал о Вере Меркурьевой две статьи («Вера Меркурьева (1876–1943. Стихи и жизнь» и «Вера Меркуриева: техника стилизации»), которые вошли в собрание сочинений «Тщета».
«Души неживых вещей» содержит стихотворения 1917 года, цикл состоит из восьми стихотворений: «I. Интимная», «II. Канон», «III. Свободная», «IV. Безнадежная», «V. Рабочая», «VI. Напрасная», «VII. Последняя» и «VII. Веселая». Данный цикл входит в книгу «Тщета», раздел «Канитель».
Каждое стихотворение цикла идет не только под номером, но и под своим особенным названием. А само название цикла «Души неживых вещей» означает, что В. А. Меркурьева хочет обратить внимание на то, какие чувства или эмоции могут быть свойственны неживым предметам или объектам. Это отсылка к идее о том, что даже неживые вещи могут иметь свою «душу» или особенный характер, который влияет на окружающих.
Цикл открывается стихотворением «Интимная» (изначально «Домашняя»), где одиночество обретает пространственные координаты личного, замкнутого мира. С первых же строк этот мир, однако, лишен уюта: вещи, находящиеся «на своих местах» [1, с. 56], не просто одушевлены, но и враждебны, они «внушают страх». Обращение лирической героини к ним на «вы» подчеркивает дистанцию и таинственность этого контакта: «Зачем вы дразните мороком / Вкось видимых нечужих лиц?» [1, с. 56]. Эти «души неживых вещей» — прежде всего, книги, символ невостребованного знания и неразделенного слова: «Тревожите, шелестя ворохом / Не тронутых никем страниц?» [1, с. 56]. Кульминацией становится отождествление героини с этими «вещами», выявляющими глубину ее экзистенциальной тоски и жажды признания: «Ах, я бы с вами поладила, / И мне ваша тоска близка, / И я бы хотела, чтоб гладила / Хозяйская меня рука» [1, с. 57]. В финале раскрывается центральная для всего цикла мысль: творчество — это уловка, магический акт, позволяющий вызвать эти души к бытию. «А строчки мои неловкие, / Хромающие все звончей — / Не те же ли хитрые уловки / Являющихся душ вещей?» [1, с. 57]. Философским обоснованием этой поэтики служит аристотелевское понимание души как формы, не существующей отдельно от материи («О душе»). 1 художественно воплощает этот принцип: душа вещи неотделима от ее телесной оболочки и проявляется лишь в акте поэтического вопрошания.
В стихотворении «Свободная» мотив одиночества кардинально переосмысляется. Из состояния вынужденного он превращается в добровольный аскетический выбор, источник не покоя, а напряженного «зодчества»: «Я без имени, я без отчества, / Без приюта в толчее мирской. Но бессонное строит зодчество / Потаенного одиночества / Удаленный мне мой покой» [1, с. 59]. Это уединение — форма сопротивления «мирской толчее», стремление к небытию: «Я — надломанного колосика / Незаметнее — пропаду» [1, с. 59]. В финале стихотворения, созданного в 1917 году, одиночество смыкается с творчеством в апокалиптическом образе. Творческий акт предстает как «брачный пир» одинокой фантазии, рождающий новую, пугающую реальность: «Одиночества и фантастика / Начинают своей брачный пир. / Слышишь? Музыка. Видишь? Пластика. / Крест огня в кружении — Свастика. / Хочешь? Творчество. Можешь? Мир» [1, с. 59]. Образ свастики как «креста огня» символизирует здесь всепоглощающую и разрушительно-созидательную стихию творчества, способную либо преобразить, либо испепелить мир и самого творца.
В стихотворении «Безнадежная» мотив одиночества достигает предельного драматизма, оборачиваясь внутренним расколом. Героиня осознает «соблазны одиночества», но, оставаясь наедине с собой, обнаруживает не целостность, а чуждость собственного «я»: «Что он себе — другой, чужой, мешающий, / Что он с собой — вдвоем наедине» [1, с. 60]. Это открытие оказывается невыносимым, порождая патологическую модель поведения: «И отойдет, и убежит, и спрячется / Он от себя в толпу чужих не-Я» [1, с. 60]. Здесь творчество может выступать не как путь к себе, а как одна из форм такого бегства.
Если в предыдущих стихотворениях творчество было метафорой или способом бегства, то в «Рабочей» оно предстает в своей самой предметной и суровой ипостаси — тяжелого, изнурительного труда. На смену интимному диалогу приходит риторика приказа, долга и мастерства. Поэт здесь — кузнец, а слова — раскаленный металл: «День заколот тенью черной. Вот твой молот, вот твой жернов. / Необорно и упорно в слово словом снова бей» [1, с. 61]. Процесс творчества — это мука преодоления инертной материи языка: «Слов зыбучесть и текучесть вылей в жгучесть, в силе мучась, / Куй им огненную участь — испытуем, не жалей» [1, с. 61]. Это не вдохновение, а работа, требующая самоотречения: «Ты же, скован заклинаньем, обетован послушаньем, / Пред созданием готовым, перед словом, мастер, встань. / Делу рук своих — признаньем, телу мук своих — дыханьем, / Весть во мгле дней, честь последней славы слову дай дань» [1, с. 62].
Стихотворение «Канон» вносит в цикл религиозный мотив. Одиночество здесь разворачивается в сакральном пространстве сочельника и обогащается сложной системой символов (можжевельник — вечная жизнь, мгла — небытие, «темная трость» — тайное знание). Лирическая героиня переживает свое одиночество как присутствие «тайного гостя», которое оборачивается болью утраты: «Сердце пронзил — зов иль вопрос? тень невозвратимого, / Острый гвоздь — сердце пронзил — забытого любимого — / Крестный гвоздь» [1, с. 58]. Мотив «крестного гвоздя» актуализирует тему искупления, где творчество и вера становятся единственным ответом на онтологическую боль и путем к спасению.
В стихотворении «Последняя» одиночество персонифицируется в демоническом образе Темного Рыцаря, олицетворяющего внутреннюю борьбу, творческий кризис или экзистенциальное отчаяние. Героиня вступает с ним в поединок: «А, Темный Рыцарь, многих вышиб, / Ты из седла — / Но твоего копия не выше б / Моя стрела!» [1, с. 64]. Казалось бы, логическим итогом этого противоборства становится мотив смерти как примирения с «вечной тьмой». Однако финал стихотворения совершает неожиданный поворот, разрешая трагедию в гармонию: одиночество преодолевается благодаря Другому. «Чему мой гнев, кому мой вызов? / Со мною друг. / Ведь только с ним в пределах мира / Я не одна» [1, с. 64].
Завершающее цикл стихотворение «Веселая» представляет собой акт окончательного примирения и обретения целостности. Героиня, пройдя через все стадии одиночества и творческих мук, теперь сознательно идет в гости «к себе самой» [1, с. 66]. Многоголосие самообращений («милая», «бедная», «гордая», «грешная») свидетельствует не о раздвоении, а о приятии всей сложности собственного «я». Итогом этого пути становится образ освобожденного, играющего сердца, символизирующего обретенную внутреннюю свободу и легкость: «Сердце, разбившись, обнаружится / Обручем игрушки — серсо. / Весело взвивается, кружится, / Прыгает со мной — колесо» [1, с. 67].
Таким образом, мотив одиночества в цикле Веры Меркурьевой проходит сложную смысловую эволюцию: от страха перед опустевшим миром вещей, осознанный выбор уединения, мучительное раздвоение личности и тяжелый труд творческого преодоления к диалогу с собой и обретению гармонии. Этот путь неразрывно связан с рефлексией о природе творчества, которыйпредстает то как магический акт, то как разрушительная стихия, то как аскетический долг, и, в конечном счете, становится главным инструментом самопознания и обретения подлинного «я».
Таким образом, цикл состоит из восьми стихотворений, каждое из которых раскрывает различные мотивы, такие как одиночество, поэзия, творчество и любовь. В. А. Меркурьева использует образы неживых предметов, чтобы описать чувства и эмоции. В целом, текст показывает, что каждое стихотворение отражает внутренний мир лирической героини, ее стремления, страхи и надежды. Героиня стремится понять себя и свое место в мире, что рождает глубокую философскую рефлексию. Она сталкивается с вопросами о своей идентичности, месте в мире и конечности бытия.
Литература:
- Меркурьева В. А. Тщета: собрание стихотворений. Москва: Водолей publishers, 2007. 608 с.
