Актуальность проблемы качества судебных актов в современной российской правовой системе не вызывает сомнений. Однако при всей кажущейся изученности данного вопроса в научной литературе, системный дефект правового регулирования продолжает оставаться без должного внимания. Законодатель, скрупулезно устанавливая параметры содержания судебных актов через требования законности, обоснованности и мотивированности, оставляет за скобками сам концепт «судебного акта» как родового понятия и его видовой дифференциации. Сложившаяся парадоксальная ситуация, при которой правоприменитель оперирует фундаментальными категориями, не имеющими легальных дефиниций, порождает на практике целый комплекс доктринальных и правоприменительных коллизий. Фактически, система судебных актов выстроена не на основании прямых законодательных предписаний, а на основе правового обыкновения, сложившегося в судебной практике (благодаря разъяснениям, данных постановлениями Пленума ВС РФ) и доктринальных конструкций, что не соответствует уровню системности современного права. Процессуальные кодексы оперируют терминами «решение», «определение», «постановление», «приговор», но ни один из них не содержит легального определения, которое бы закрепляло саму дефиницию, отличающие один вид акта от другого, и определяло их иерархию и функциональное назначение в системе правовых актов. Этот концептуальный пробел является фундаментальной предпосылкой для возникновения множества частных проблем, в том числе связанных с отсутствием стандартов для их формулировок.
Данный концептуальный пробел приводит к тому, что разграничение видов судебных актов осуществляется по производным, а не по системообразующим критериям. Суды и теоретики вынуждены классифицировать акты по таким вторичным признакам, как инстанция, вынесшая акт, субъектный состав участников процесса или формальному названию, указанному в законе. [1] Однако отсутствие законодательного закрепления сущностных критериев, например, связанных с разрешением дела по существу (решение, приговор) либо с разрешением процессуальных вопросов (определение), создает почву для терминологической путаницы и правовой неопределенности. Ярким примером является правовая природа судебного приказа, который, по сути, является решением по существу, но формально относится к иному виду судебных актов и выносится в упрощенном порядке. Подобная терминологическая диффузность свидетельствует о том, что законодатель оперирует понятиями, содержание которых им же самим четко не определено. Эта неопределенность пронизывает всю правоприменительную вертикаль, от суда первой инстанции до Верховного Суда, вынужденного в своих обзорах практики не толковать закон, а по сути создавать недостающие классификационные критерии, подменяя тем самым законодательную функцию.
Отсутствие легальной типологии судебных актов напрямую усугубляет проблему законодательного закрепления требований к их формулировкам. Устанавливая единые требования к содержанию решения или определения, законодатель игнорирует тот факт, что различные виды актов выполняют принципиально разные процессуальные функции и, следовательно, должны обладать специфическими языковыми и стилистическими характеристиками. Резолютивная часть решения, являющегося актом правосудия, разрешающим материально-правовой спор, по своей лингвистической природе должна быть императивной, безальтернативной и исполнительно-достаточной. В то же время, резолютивная часть определения, разрешающего процессуальный вопрос, может иметь иной характер — например, констатирующий или направляющий. [2] Однако в отсутствие четкого законодательного разграничения их функционального назначения не формируется и дифференцированных требований к языку их резолютивных частей. Это приводит к тому, что судьи, лишенные четких законодательных ориентиров, используют шаблонные формулировки, что порождает семантическую неоднозначность и проблемы при исполнении. Более того, отсутствие законодательного закрепления таких базовых требований, как ясность, однозначность и логическая завершенность текста, делает их соблюдение делом судейского усмотрения, а не императивом закона, что иногда мешает принципу единства судебной практики. [3]
Особую остроту проблема приобретает в контексте автоматизации судопроизводства в правоприменительной деятельности. Создание систем, способных анализировать судебные акты, формировать правовые выводы, упирается в стихийное разнообразие языковых формулировок, используемых судьями. Отсутствие единых лингвистических стандартов, основанных на законодательно закрепленной типологии судебных актов, становится непреодолимым барьером на пути цифровой трансформации правосудия. Алгоритмы машинного обучения требуют структурированных и унифицированных данных для эффективной работы, а многообразие авторских стилей и формулировок создает «информационный шум», снижающий точность и надежность результатов автоматизированной обработки. Таким образом, рассматриваемая проблема выходит за рамки традиционной юридической техники и приобретает значение фактора, сдерживающего технологическое развитие судебной системы.
Данная проблема носит не только теоретический, но и сугубо практический характер. Так, неопределенность в разграничении видов судебных актов и, как следствие, в требованиях к их формулировкам, создает серьезные препятствия в стадии исполнительного производства.
Исполнительный лист, выдаваемый на основании судебного акта, должен содержать ясное и недвусмысленное предписание. Если же в резолютивной части решения или определения используются расплывчатые, описательные или логически не завершенные формулировки, у судебного пристава-исполнителя отсутствует легальная возможность для их произвольного толкования и конкретизации. В результате акт, формально вступивший в законную силу, оказывается неисполнимым, что требует дополнительных процессуальных действий по его разъяснению, а это, в свою очередь, ведет к волоките, нарушению разумных сроков судопроизводства и снижению доверия к институту правосудия. [4] Проблема усугубляется в сложных спорах, например, связанных с исполнением обязательств в натуре, где неконкретная формулировка резолютивной части («обязать выполнить работы надлежащего качества») ставит перед взыскателем и приставом практически неразрешимую задачу по определению содержания и объема этих самых «надлежащих» работ.
Еще одним следствием является нарушение принципа доступности правосудия. Судебный акт адресован не только профессиональному сообществу (адвокатам, юристам), но и непосредственным участникам спора — гражданам и организациям, которые могут не обладать специальными познаниями в юриспруденции. Перегруженный канцеляризмами и сложными синтаксическими конструкциями язык может сделать судебный акт малопонятным для стороны, участвующей в деле. Законодательное закрепление требований к языку, ориентированному на ясность и простоту изложения, не умаляя при этом юридической точности, является неотъемлемым элементом реализации права на справедливое судебное разбирательство.
Для преодоления обозначенных системных проблем необходим комплексный законодательный подход. [6] Первоочередной мерой должна стать разработка и имплементация в процессуальные кодексы базовых дефиниций таких понятий, как «судебный акт», «судебное решение», «судебное определение», «судебное постановление», с четким указанием их сущностных признаков, процессуального назначения и места в системе. Целесообразно закрепить в общей части каждого кодекса (например, в главе «Основные положения») статью, раскрывающую формулировки всех определений судебным актам, указанным далее в данном кодексе. Это создаст прочный концептуальный фундамент для всего последующего регулирования. На этой основе необходимо ввести дифференцированные требования к языку и стилю различных видов судебных актов. Данные требования должны быть закреплены непосредственно в процессуальном законе, а не в подзаконных методических рекомендациях, что придаст им надлежащую юридическую силу. Речь идет о закреплении на уровне федерального закона принципов юридической техники: принципа ясности, обязывающего использовать понятную лексику и логичную структуру; принципа точности, исключающего двусмысленные формулировки; принципа лаконичности, направленного против избыточного текста; и принципа исполнительной достаточности, обеспечивающего возможность принудительной реализации резолютивной части без дополнительных разъяснений. [5]
Таким образом, преодоление выявленного пробела требует перехода от хаотичного, основанного на правовом обыкновении нормотворчества к созданию целостной, логичной и законодательно закрепленной системы. Такой подход, сочетающий легальное определение видовой системы судебных актов с установлением дифференцированных лингвистических и стилистических стандартов, позволит не только повысить качество самих текстов, но и обеспечить правовую определенность, реальную исполнимость судебных решений и укрепление авторитета судебной власти в целом.
Только тогда, когда в законе будут даны четкие определения судебных актов, можно будет говорить о полноценной реализации принципов доступного и эффективного правосудия. Устранение данного системного дефекта является необходимым условием для дальнейшего развития судебной системы, ее адаптации к цифровой эпохе и повышения уровня правовой культуры в обществе.
Литература:
1. Абрамов, В. Ю. Гражданское процессуальное право России: учебник для вузов / В. Ю. Абрамов; под общей редакцией Г. Ф. Ручкиной. — Москва: Издательство Юрайт, 2025. — 569 с. — (Высшее образование). — ISBN 978–5–534–20662–3.
2. Гетьман-Павлова, И. В. Международный гражданский процесс: учебник для вузов / И. В. Гетьман-Павлова, А. С. Касаткина, М. А. Филатова; под общей редакцией И. В. Гетьман-Павловой. — 2-е изд. — Москва: Издательство Юрайт, 2025. — 341 с. — (Высшее образование). — ISBN 978–5–534–13153–6.
3. Афанасьев, С. Ф. Курс доказательственного права: Гражданский процесс. Арбитражный процесс. Административное судопроизводство: сборник доку-ментов. М.: Статут, 2019. — 656 с.
4. Гетьман-Павлова, И. В. Международное частное процессуальное право: учебник для вузов / И. В. Гетьман-Павлова, Е. В. Мохова, В. Е. Романова. — 7-е изд., перераб. и доп. — Москва: Издательство Юрайт, 2025. — 377 с. — (Высшее образование). — ISBN 978–5–534–19795–2.
5. Кучин, М. В. Судебное нормотворчество: концептуальные основы: монография / М. В. Кучин. — Москва: Издательство Юрайт, 2024. — 275 с. — (Актуальные монографии). — ISBN 978–5–534–08293–7. — Текст: электронный // Образовательная платформа Юрайт [сайт]. — URL: https://urait.ru/bcode/541369 (дата обращения: 22.06.2025).
6. Никитин, С. В. Судебный контроль за законностью нормативных правовых актов: учебник для вузов / С. В. Никитин. — 2-е изд., перераб. и доп. — Москва: Издательство Юрайт, 2025. — 169 с. — (Высшее образование). — ISBN 978–5–534–18204–0. — Текст: электронный // Образовательная платформа Юрайт [сайт]. — URL: https://urait.ru/bcode/564421 (дата обращения: 22.05.2025).
